«Сны Ивана Бездомного – его гиперреальный кошмар»

Роман Виктюк
 

Моё самое любимое место в Москве – это Патриаршие Пруды. И какая бы суета не заполняла мои визиты в столицу России, я всегда нахожу время, чтобы побродить там, среди лип, насладиться покоем и тишиной, и погрузиться в атмосферу самого загадочного романа прошлого столетия – «Мастер и Маргарита». Москвичи тщательно оберегают легенду этого места, и на входе тебя встречает знак: «Запрещено разговаривать с незнакомцами!» Мне бы послушаться этого предупреждения, которое оказалось очень актуальным в прошлый мой приезд! Ну да ладно! На этот раз никаких треволнений и неприятностей. Только наслаждение от прогулок по старым улочкам Москвы, от самой цели творческой командировки, и от невероятной удачи – просмотра театральной постановки Романа Виктюка «Сны Ивана Бездомного» по мотивам «Мастера и Маргариты». Наше восприятие – сугубо индивидуально и зависит от внутреннего содержания, которое, увы, имеет свои границы. Но порой глазу необходим малейший толчок, чтобы картина раскрылась в своей полноте и ярком цвете. Таким толчком для меня стал просмотр талантливой постановки Романа Виктюка, где всё – не так, и совсем не просто…

Творческому содружеству выдающегося российского режиссера Романа Виктюка и замечательного художника Владимира Боера – не один десяток лет. А самому спектаклю в этом году – 13 лет. Мистическая цифра. Как и гроза, прогремевшая над Москвой в тот день и час, когда я переступила порог театра в Мамоновском переулке.

Виктюк и театральный занавес – «вещи несовместные». Войдя в зрительный зал и взглянув на сцену, можно сразу увидеть «художественное содержание» спектакля. Авторы прямо говорят зрителю, о чем и на каком театральном языке они намерены с ним говорить. Я увидела на сцене характерные для «почерка» Боера металлические фуры, которые будут затем с грохотом ездить по планшету и обозначать все на свете – от больничных каталок до подиума, на котором стоит Иешуа в сцене допроса у Пилата. На заднем плане – куб из металлического профиля. На нем закреплен слегка наклоненный в сторону зала крест, и, это тот самый крест, на котором распят Иешуа, и, возможно, потолок тюремного барака, который олицетворяет несвободу духа и личности. Многочисленные бюсты Ленина и Сталина, покрытые золотой и серебряной краской в сцене бала у Сатаны станут реквизитом, надеваемым актерами на голову. Бал – момент истины, залог того, что никакое злодеяние и никакой злодей не остаётся забытым.
 

Бюсты вождей вместе с речами и песнями советского периода, под которые бодро маршируют актеры, становятся обозначением исторического контекста, в котором происходит действие романа. Хотя, на мой взгляд, это весьма слабое место спектакля. Ведь не случайно автор «романа о Сатане», многократно переписывая свое произведение и идя от одной редакции к другой, постепенно избавлялся от всякой конкретики, от всего, что точно обозначает место и время действия «московских» сцен романа. И, мне кажется, дело здесь не только и не столько в жесткой цензуре 30-х годов. Великий Мастер в конце концов остановился на «вневременном» характере событий и, таким образом, обобщил и как бы «приподнял» над конкретной эпохой все, что происходит в романе. В принципе, это могло случиться когда угодно и где угодно. Разве бывают времена, в которые отношения художника и власти, гения и государства просты, понятны и безоблачны?

Режиссер весьма интересно обозначил жанр спектакля: «Сны Ивана Бездомного». И это очень хитрый ход постановщика спектакля. «Сны» - «жанр» предельно неконкретный и нелогичный. То есть, можно взять любые сцены романа и любые его аспекты – в принципе, «присниться» Ивану Бездомному могло все что угодно… От Москвы до Ершалаима, от 20-го века до Рождества Христова… И в любой последовательности… Однако, спектакль «Мастер и Маргарита» мне кажется совершенно уникальным, если рассматривать его в контексте творчества Р.Виктюка. Этот режиссер буквально фонтанирует яркими сценическими образами и идеями, и одним из основных его выразительных средств всегда является пластическое решение, виртуозно исполненное почти акробатически безупречно двигающимися актерами. Текст и автор «слов» - будь то пьеса или инсценировка – для режиссера практически всегда вторичны. Он будто «подминает» под себя автора. Иногда возникает ощущение, что Виктюку по большому счету даже не очень важно, что именно ставить, – будь то Шекспир, Шиллер или Уайльд – все равно в результате получится Виктюк.
Однако совсем по-другому дело обстоит с «Мастером и Маргаритой». Конечно же, и здесь присутствуют пластические номера, замечательно выполненные прекрасно сложенными артистами, но они не превалируют. Доминанта спектакля – удивительный булгаковский текст. Причем, если в начале режиссер еще пытается «сопротивляться» автору романа, то в заключительных сценах мы видим абсолютное торжество Михаила Афанасьевича.

Параллели: Иешуа – Иван Бездомный, Мастер – Пилат, доктор Стравинский – Коровьев, неожиданно и убедительно доказывают право на существование. Невинная, наивная пассивная жертва; трусость умного человека и душевные муки от трусости; иезуитское равнодушие к человеку и шутовской сарказм. Кстати, в словах Иешуа ярко звучат сократовские коннотации. «Нет злых людей,   есть только глупые, ибо, творя зло, они вредят самим себе» - так античный философ определил своих судей перед тем, как выпить чашу яду. Все его хулители и палачи плохо кончили. И также мир погряз во тьме после убийства невинного мыслителя и носителя светлого Духа Иисуса Христа. До сих пор звучат слова надежды: «Но ведь не было же?,,.» и называются атеизмом. Ответ на этот вопрос все получают в конце своего пути: «Есть».

В финале поэтика текста становится главной, и режиссер вместе со зрителями не может не покориться магии автора романа и не заслушаться булгаковскими «стихами в прозе».
На мой взгляд, очень интересно решена режиссером сцена разговора Воланда и Маргариты после бала. Маргарита, закутанная, как и положено, в черный плащ, полулежит на некоем деревянном предмете, напоминающем то ли дверь, то ли крышку гроба. Верхний край «двери» Воланд держит навесу и, таким образом, кажется, что он убаюкивает уставшую Маргариту. Так в спектакле тонко, пунктирно намечена тема любовной страсти, якобы испытываемой князем тьмы к героине «Мастера и Маргариты». В спектакле этот намек сделан деликатно, но настойчиво и очень по-человечески: страстный танец на балу и опустошение после бала. Двойственные чувства возникают и у зрителя, но неприятия не вызывают.

Пожалуй, главным героем постановки становится Воланд в исполнении ведущего актёра театра Романа Виктюка Дмитрия Бозина. Для понимания спектакля в целом является очень важным постоянное – зримое или незримое для остальных персонажей - присутствие Воланда на сцене. Он есть ВСЕГДА, он может беседовать с героями спектакля или просто наблюдать за ними, прислушиваться к их диалогам, но ни на секунду не исчезает со сцены. Тут было бы уместно привести цитату: «Идеология романа не канонически христианская, но манихейская – религия первых веков н.э., основным догматом которой было учение о равноправии злого и доброго начал в мире. Дьявол в манихействе – это бог Зла… Может быть, Воланд – переосмысленный Иисус из текста Матфея?» (Роман Виктюк). Иначе как понять ту неизменную симпатию, которую вызывает Воланд? Почему последний приют Мастер находит не в сфере Иешуа, но в сфере Воланда? Дискуссия внутри тебя не прерывается ни на миг. И страшно, и прекрасно, и томительно... В этом и есть сила настоящего искусства, которое поднимает тебя над повседневностью. И…спасибо ему за это.

Светлана Горбачева